Попробуйте-ка покидать землю денек-другой, получая столько хлеба и отнюдь не слишком жирный приварок!

Подъехав к линии новых траншей, я вышел из машины и, желая подбодрить работавших, сказал:

— Хорошо копаете, девушки, добротно!

Одна из женщин, уже немолодая, в поношенном пальто и в темном платке, завязанном по-деревенски под подбородком, разогнула усталую спину и, опершись на лопату, ответила без улыбки:

— Мы-то копаем хорошо, а вот вы воюете плохо — к самому Ленинграду немцев пустили.

Наступило неловкое молчание. Женщина была права. Что ей ответишь?

— Муж-то у вас где? — спросил я, чтобы нарушить затянувшуюся паузу.

— Где-то с вами... бегает! — Женщина вздохнула и снова взялась за лопату.

Я задал несколько вопросов командиру, руководившему работой, и поспешил к машине. Мною овладело какое-то странное, противоречивое чувство, в котором смешивались гордость трудовым подвигом ленинградок и сознание своей вины перед ними.

Для наблюдения за ходом разведки боем я выбрал НП на крыше большого семиэтажного дома. Отсюда в бинокль хорошо было видно побережье Финского залива. Вместе со мной на наблюдательном пункте находились работники оперативного отдела штаба армии, телефонисты. Поднялся сюда и член Военного совета армии председатель Ленинградского облисполкома Н. В. Соловьев. Он очень любил свой город, знал чуть ли не каждую улицу. Мы наводили бинокли на побережье залива, Соловьев же смотрел назад, на город, где медленно всплывали в вечереющее небо аэростаты воздушного заграждения.

С тяжелым клекотом прорезая воздух, над нами пронесся снаряд дальнобойной немецкой артиллерии. Где-то позади нас, за Кировским заводом, громыхнул взрыв. Гитлеровцы начали очередной обстрел города.

— Опять чьи-то семьи остались без крова, опять жертвы, — взволнованно сказал Соловьев, сжимая перила решетки так, что побелели пальцы.

Мы хорошо понимали его волнение. Но ответить ему никто не успел. В небо взлетели красные ракеты — сигнал атаки. Началась разведка боем.

К резким хлопкам полковой и батальонной артиллерии, выдвинутой на прямую наводку, присоединились пулеметные и автоматные очереди, сухое потрескивание винтовочных выстрелов. Телефонисты стали принимать координаты выявленных целей и засеченных огневых точек противника.

А снаряды тяжелых фашистских орудий продолжали падать на город, все ближе к зданию, на крыше которого мы находились. Оставаться здесь стало опасно, и я приказал всем спуститься вниз.

Едва мы дошли до первого этажа, как наш большой дом вздрогнул. Раздался оглушительный грохот близкого разрыва. Потом послышался треск, скрежет металла, зазвенели оконные стекла.

Мы выскочили на улицу, опасаясь, что дом рухнет. Однако он устоял. Снаряд попал как раз в то место, где находился наш НП. Теперь там, в крыше, зияла огромная дыра, обрушился угол дома, засыпав битым кирпичом и штукатуркой стоявшие у подъезда автомашины. Дом напоминал пирог, надкушенный с одного края.

Квартиры были пусты, так что жертв не оказалось, если не считать того, что легко ранило связиста, который вернулся на крышу за оставленной там катушкой с телефонным кабелем.

А еще через день гитлеровцы произвели огневой налет прямо по командному пункту армии на Московском шоссе. Я спускался в подвал, когда над КП разорвался снаряд, и в ту же минуту почувствовал такой сильный толчок в спину, что не удержался на ногах. Прямо на меня упал мой адъютант. Оказалось, что это он толкнул меня, и не напрасно: осколки, свистя, врезались в асфальт возле нас. Один из них пробил шинель и оцарапал адъютанту плечо. У стоявшей во дворе легковой автомашины взрывом сорвало радиатор.

Так проходили дни. До самой середины октября шли бои в районе Урицка, у Петергофского шоссе, за совхоз «Пролетарский труд». Они явились для нас хорошей школой.

В армии тогда было много командиров, призванных из запаса, не имевших прочной военной подготовки и опыта руководства боем. Наши командиры отличались отвагой, были преданы Родине, но отсутствие боевого опыта давало себя знать.

Особенно много недостатков было в организации разведки. Она велась, как правило, только перед фронтом и преимущественно большими группами. Не использовались слабо защищенные участки и стыки, через которые пять — шесть разведчиков могли бы незаметно проникнуть в тыл врага. Не случайно за время сентябрьских и октябрьских боев нам удалось захватить всего нескольких пленных.

В наступлении иногда отставали тылы, хотя продвижение вперед было незначительным. В результате некоторые части в ходе боев ощущали недостаток боеприпасов.

В ряде случаев нарушалось взаимодействие между танками и пехотой. Так, атака, предпринятая 9 октября, не имела успеха лишь потому, что боевые машины 124-й танковой бригады двигались слишком быстро и оторвались от пехоты, а пехота, оставшись без поддержки танков, залегла.

Недостатки, выявившиеся в ходе боев, тщательно изучались, анализировались. Трудно было учиться в бою. За каждую ошибку приходилось платить дорогой ценой. Но эта нелегкая учеба не пропала даром. Она явилась залогом будущих больших побед.

Прошло немного времени, и наша Советская Армия стала кадровой, наши командиры научились проводить дерзкий и решительный маневр на поле боя, осуществлять четкое взаимодействие не только между частями и подразделениями, но и между объединениями. И тогда в полной мере проявилось превосходство нашего советского военного искусства над шаблонным, лишенным творчества военным искусством немецко-фашистской армии.

10 октября мне позвонил командующий фронтом:

— Вы не забыли, что являетесь моим заместителем? Немедленно приезжайте.

Причина неожиданного вызова прояснилась только в Смольном. Генерал армии Г. К. Жуков объявил:

— Вступайте в командование фронтом. Вас знакомить с обстановкой нечего, она вам известна. А меня срочно вызывают в Ставку...

Под Ленинградом началась борьба за коммуникации. Мы пытались прорвать блокаду, а противник стремился полностью завершить ее, овладеть нашей последней дорогой через Ладожское озеро.

14 октября Ставка Верховного Главнокомандования дала указание во второй половине октября подготовить и провести наступательную операцию на синявинском направлении. Намечалось силами 54-й и 55-й армий, а также Невской оперативной группы окружить и уничтожить шлиссельбургско-синявинскую группировку противника и деблокировать Ленинград с суши.

Военный совет Ленинградского фронта предполагал начать эту операцию 20 октября. Для участия в ней привлекалось 63 тысячи человек, 475 орудий, 97 танков.

Противник имел на синявинском направлении около 54 тысяч человек и 450 орудий. Он опирался на сильную оборону с большим количеством инженерных сооружений, построенных в лесисто-болотистой местности.

Таким образом, перед началом операции мы имели лишь незначительное превосходство в живой силе и артиллерии.

Путем перегруппировки войск нам удалось создать в намечаемой полосе прорыва 54-й армии двойное, а на участке оперативной группы восточного сектора фронта и Невской оперативной группы тройное превосходство в силах и средствах. Имея в виду, что общая глубина операции незначительна, мы рассчитывали, что сумеем успешно провести ее в указанные сроки.

Но за четыре дня до начала наших действий обстановка резко изменилась. 16 октября девять дивизий противника, в том числе две танковые и две моторизованные, перешли в наступление на волховском, тихвинском и маловишерском направлениях. Командование группы армий «Север» рассчитывало ударом на Тихвин и Волхов соединиться с финскими войсками восточнее Ладожского озера и создать второе кольцо блокады вокруг Ленинграда. Частью сил планировался удар на Бологое, навстречу группе армий «Центр».

В первый день наступления противнику удалось прорвать нашу оборону в стыке ослабленных предыдущими боями 4-й и 52-й армий. Возникла реальная угроза Тихвину и коммуникациям Ленинградского и Волховского фронтов. В связи с этим по указанию Ставки наше наступление на синявинском направлении было отменено. Некоторые части пришлось срочно перебрасывать в район Тихвина.

В это же время Военному совету Ленинградского фронта пришлось заняться эвакуацией гарнизона полуострова Ханко. Моряки стойко защищали советскую военно-морскую базу в Финляндии. В течение четырех месяцев войны враг не смог сломить их сопротивления.

Барон Маннергейм, потеряв надежду силой овладеть полуостровом, обратился к советским морякам с призывом сдаться в плен. В своем письме он рассыпал похвалы героизму моряков и старался убедить их в бесполезности дальнейшего сопротивления.

В ответ герои Ханко подготовили Маннергейму письмо, составленное в духе знаменитого послания запорожцев турецкому султану. Письмо было украшено незамысловатыми, но весьма ехидными рисунками.

У меня сохранилась фотокопия этого любопытного сочинения, которое было отпечатано в виде листовки в тысячах экземпляров и заброшено на территорию противника.

Письмо это своеобразное. В нем много озорства, русской удали, но еще больше гнева, ненависти к врагу и несокрушимой веры в свои силы, в нашу победу. Вот почти полный его текст:

«ЕГО ВЫСОЧЕСТВУ ПРИХВОСТНЮ ХВОСТА ЕЕ СВЕТЛОСТИ КОБЫЛЫ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ, СИЯТЕЛЬНОМУ ПАЛАЧУ ФИНСКОГО НАРОДА, СВЕТЛЕЙШЕЙ ОБЕР-ШЛЮХЕ БЕРЛИНСКОГО ДВОРА, КАВАЛЕРУ БРИЛЛИАНТОВОГО, ЖЕЛЕЗНОГО И СОСНОВОГО КРЕСТА

БАРОНУ фон МАННЕРГЕЙМУ

Тебе шлем мы ответное слово!

Намедни соизволил ты удостоить нас великой чести, пригласив к себе в плен. В своем обращении вместо обычной брани ты даже льстиво назвал нас доблестными и героическими защитниками Ханко.

Хитро загнул, старче!

Всю темную холуйскую жизнь ты драил господские зады, не щадя языка своего...

Но мы народ не из нежных, и этим нас не возьмешь. Зря язык утруждал. Ну, хоть потешил нас, и на этом спасибо тебе, шут гороховый.

Всю жизнь свою проторговав своим телом и совестью, ты... торгуешь молодыми жизнями финского народа, бросив их под вонючий сапог Гитлера. Прекрасную страну озер ты залил озерами крови.

Так как же ты, грязная сволочь, посмел обращаться к нам, смердить наш чистый воздух?

Не в предчувствии ли голодной зимы, не в предчувствии ли взрыва народного гнева, не в предчувствии ли окончательного разгрома фашистских полчищ ты жалобно запищал, как загнанная крыса?

Короток наш разговор.

Сунешься с моря — ответим морем свинца!

Сунешься с земли — взлетишь на воздух!

Сунешься с воздуха — вгоним в землю!

Красная Армия бьет вас с востока, Англия и Америка — с севера, и не пеняй, смрадный иуда, когда на твое приглашение мы — героические защитники Ханко — двинем с юга!

Мы придем мстить. И месть эта будет беспощадна!

До встречи, барон!

Гарнизон Советского Ханко.

Месяц октябрь, число 10, год 1941».

Ко второй половине октября положение гарнизона Ханко стало опасным. Выход немецко-фашистских войск к побережью Финского залива у Стрельны и надвигающаяся зима могли привести к полному нарушению связи с полуостровом. Поэтому командование Ленинградского фронта, считая, что героические защитники Ханко выполнили свою задачу, длительное время сковывая значительные силы финнов, по согласованию со Ставкой приняло решение осуществить эвакуацию гарнизона.

Это успешно выполнил Краснознаменный Балтийский флот. Боевые корабли и пассажирские теплоходы перевезли весь гарнизон Ханко в Ленинград.

Моряки были сведены в бригаду морской пехоты. Командиром бригады назначили бывшего начальника гарнизона Ханко генерала Н. П. Симоняка. Бригада героически сражалась под Ленинградом. Впоследствии Н. П. Симоняк командовал 30-м гвардейским стрелковым корпусом.

Октябрь подходил к концу. Я продолжал временно исполнять должность командующего Ленинградским фронтом. Откровенно сказать, на этом ответственном посту чувствовал себя не совсем ладно.

Однажды позвонил генералу Василевскому и высказал все, что меня волновало.

— Вы поймите меня правильно, — говорил я. — Мне всего два месяца назад присвоили генеральское звание, а я занимаю такую высокую должность. В то же время бывший начальник штаба фронта генерал-лейтенант Хозин, который, безусловно, опытнее меня, командует 54-й армией и находится у меня в подчинении. Мне кажется, что это не совсем удобно. Тем более что в свое время он командовал дивизией, в которой я служил командиром батальона.

Василевский внимательно выслушал меня.

— Что ж, может быть, вы и правы, — задумчиво произнес он. — Доложу Верховному Главнокомандующему.

Ночью поступил приказ о моем назначении командующим 54-й армией.