Главная » Статьи » Книги » Поднятые по тревоге. Федюнинский И.И. |
— Завалит еще в этих
коробках! — говорили бойцы. Между тем доты были
сделаны на совесть. Командирам и политработникам пришлось провести значительную
разъяснительную работу, пока солдаты научились стойко обороняться в них. 10 июля войска 5-й
армии с южного фаса Коростеньского укрепленного района нанесли контрудар по
северному флангу группы армий «Юг» в направлении Новоград-Волынский —
Червоноармейск. 14 июля наши механизированные корпуса перерезали шоссе между
Новоград-Волынским и Житомиром. В результате оказались
скованными шесть пехотных и две моторизованные дивизии врага. Противник
вынужден был направить им в помощь пять пехотных дивизий из района Бердичева. Такому количеству сил
войска 5-й армии противостоять не могли. С упорными боями ее левофланговые
соединения начали отходить обратно к Коростеньскому укрепленному району. В это время наш корпус
был направлен в район Малин — Бородянка, откуда 16 июля совместно с 27-м
стрелковым корпусом нанес удар в южном направлении во фланг 3-му
моторизованному корпусу противника. Наиболее ожесточенные
бои завязались за крупный населенный пункт Малин. 45-й дивизии за два дня
удалось несколько продвинуться вперед, но потом она вынуждена была
остановиться. Полки три раза поднимались в атаку, и каждый раз сильный огонь
врага прижимал их к земле. Я в это время прибыл на
НП командира дивизии генерал-майора Шерстюка, находившийся на опушке леса.
Комдив доложил обстановку. Собственно, она была в основном ясна и без доклада:
полки топтались на месте. — Что же думаете
предпринять? — спросил я. — Произведу
перегруппировку и буду наносить удар правым флангом. Вот здесь, — генерал
Шерстюк указал место на карте, — должен быть стык между двумя пехотными
батальонами немцев. — Откуда у вас такие
данные? — Добыли кое-какие
оперативные документы, товарищ командир корпуса. — Шерстюк довольно улыбнулся,
наверное впервые за этот трудный для него день, и пояснил: — Попал к нам в руки
планшет вражеского офицера. Доставил его пулеметчик Александров. Вон он сидит
под деревом. Неподалеку от нас, под
высокой сосной с обломленной верхушкой, сидел широкоплечий солдат в выгоревшей
добела гимнастерке. Пристроив на коленях котелок, он проворно орудовал ложкой. — Отъедается, —
усмехнулся генерал Шерстюк. — Силен парень! Вчера при отражении контратаки их
рота отошла. Он с пулеметом остался на месте и едва не попал в плен. Патроны у
него кончились, а немцы уже рядом. Тогда он бросился на них с саперной лопатой.
Наскочил прямо на офицера, прикончил его, забрал планшет, пистолет и скрылся в
лесу. Блуждал целые сутки. Говорит, что еще двух фашистов уложил из трофейного
пистолета. Сегодня добрался до своих. Командир полка его сразу ко мне прислал с
планшетом. — А это что за
мальчишка у вас? — спросил я, заметив, что к Александрову подошел паренек лет
четырнадцати, одетый в военную форму и увешанный оружием. — Это наш воспитанник
Леня Цыбарь, — объяснил генерал. — Пришел к нам и просится: «Примите меня в
армию добровольцем». А как его примешь? Определили пока воспитанником. Родом он
из села Рацева, Житомирской области. — Вы его подальше в тыл
отправьте, в медсанбат, что ли, — посоветовал я. Бой несколько утих. Со
стороны переднего края доносилась лишь редкая пулеметная стрельба. Генерал
Шерстюк начал по телефону отдавать приказания, готовя новый удар. Но вскоре
где-то совсем близко раздались частые выстрелы и послышался все усиливающийся
гул моторов и лязг гусениц. Что такое? Пока генерал Шерстюк
выяснял, в чем дело, впереди в нескольких сотнях метров от нас показались
танки. Даже без бинокля можно было разглядеть желто-белые кресты на башнях.
Танки двигались, ведя огонь с ходу. Пришлось отходить в
глубь леса. Генерала Шерстюка трудно было вывести из равновесия. Ни на минуту
не растерялся он и на этот раз. Его приказания были короткими и точными. Вскоре
прорыв группы противника был ликвидирован. Пехоту удалось отсечь от танков,
которые, оставшись одни, повернули обратно. В этом коротком бою был
тяжело ранен воспитанник Леня Цыбарь. Смелый паренек по собственной инициативе
принял участие в контратаке, подполз к вражеской огневой точке и гранатами
уничтожил пулеметный расчет. Тут его и ранило. Бои за Малин вообще
изобиловали острыми моментами. Стремясь осуществлять более жесткое управление
войсками, командиры полков и дивизий выносили свои НП как можно ближе к переднему
краю. Личный пример и личное воздействие старших командиров на подчиненных
имели большое значение. Я помню, например,
случай, когда командир дивизии генерал-майор К. С. Москаленко (ныне Маршал
Советского Союза), увидев со своего наблюдательного пункта, что один из его
полков дрогнул, в полной генеральской форме пошел в боевые порядки и вернул
подразделения на прежние рубежи. Думается, что в той обстановке такие действия
командира дивизии были в какой-то мере оправданны. Более десяти дней
продолжался бой за Малин. За это время войска 15-го корпуса нанесли серьезные
потери 262-й и 113-й пехотным дивизиям противника. При сложившемся
соотношении сил июльский контрудар 5-й армии не мог получить развития. Но наши
активные действия, принявшие затяжной характер, сковывали значительные силы
противника, срывали его планы, способствовали обороне Киева. Военный совет 5-й армии
в отчете Военному совету Юго-Западного фронта о боевых действиях армии за
период с 9 по 16 июля отмечал: «Действия левого крыла
армии в период 10—17.7.41 года приняли характер борьбы с превосходящими силами
противника на истощение. Противник в этих боях
понес колоссальные потери. Об этом свидетельствуют сами пленные, утверждающие,
что в их частях осталось не более 50% личного состава. Весь район боев устлан
массой немецких трупов. В письмах немецких солдат и офицеров все чаще
встречается выражение: «Это не Франция». Несмотря на то что
контрудар 5-й армии был предпринят малочисленными, крайне потрепанными в
предыдущих боях и переутомленными войсками, на широком фронте (без танков и
авиации), в обстановке только что прекратившегося отхода, тем не менее
благодаря этому контрудару противник вынужден был оттянуть громадное количество
сил (до трех армейских корпусов) с главного направления». Далее в отчете
указывалось: «Если в первые недели
боев действия противника отличались дерзостью, граничащей с нахальством, то
теперь немцы стали действовать гораздо осторожней и неохотно проникают в
промежутки между нашими частями, которых при растянутом положении фронта очень
много. Атаке пехоты и танков, даже на неукрепленных участках, предшествует
мощная авиационная и артиллерийская подготовка. Пехота показывается лишь после
того, как все кругом изрыто воронками от снарядов и авиационных бомб. Штыковых
атак и рукопашных схваток противник не принимает». К вечеру 7 августа
войска 5-й армии прочно закрепились вдоль железной дороги Коростень — Киев и
держали оборону в течение двух недель. Советские войска здесь создавали
постоянную угрозу флангу и тылу группы армий «Юг» и сковали на этом направлении
семнадцать пехотных дивизий противника. Но 19 августа в связи
со сложной обстановкой на юге Украины Ставка Верховного Главнокомандования
поставила перед войсками Юго-Западного фронта задачу отойти на рубеж реки Днепр.
Корпус совершал марш,
когда офицер связи доставил пакет непосредственно из штаба фронта.
Содержавшийся в пакете приказ подчинял мне еще несколько частей и возлагал на
меня ответственность за судьбу Чернигова. Оборону пришлось
организовать в предельно сжатые сроки. Авиация противника
совершала частые налеты на Чернигов, сбрасывая сотни зажигательных бомб и
множество листовок. Гитлеровцы стремились вызвать в городе панику,
растерянность. Когда я приехал туда,
чтобы уточнить обстановку, город горел. Автомашина двигалась по разбитым
улицам, между горящими домами. Никого из представителей местных властей
разыскать не удалось: они занимались созданием партизанских отрядов. Противник не заставил
себя долго ждать. Не прошло и суток, как мы после марша заняли оборону, а
передовые части гитлеровцев уже подступили к нашим оборонительным рубежам. Начались упорные бои. В
течение дня противник предпринял несколько сильных атак, но успеха не имел.
Ночью во всей полосе обороны корпуса не смолкал ружейно-пулеметный и
артиллерийский огонь. Разведка доносила, что гитлеровцы сосредоточиваются для
нанесения новых ударов. Ночь была исключительно
темной, в таких случаях говорят: «хоть глаз выколи». К тому же штаб корпуса
располагался в густом лесу, где даже днем стоял полумрак. Ночью же вообще было
трудно пройти от одной штабной машины к другой. Хорошо еще, что комендант штаба
предусмотрительно распорядился положить вдоль тропинок светящиеся гнилушки. И вот в эту самую ночь,
когда ни на минуту не затихал бой, когда все мы знали, что противник неминуемо
усилит натиск, я неожиданно получил телеграмму за подписью начальника штаба 5-й
армии генерал-майора Писаревского. Мне предлагалось прибыть в штаб фронта с
личными вещами. Телеграмма меня
обеспокоила. Хотя причина вызова не указывалась, чувствовалось, что придется
расстаться с корпусом, с боевыми товарищами. Рано утром выехал в
штаб армии, С командующим генерал-майором Потаповым и членом Военного совета
дивизионным комиссаром Никишевым я был знаком еще со времени монгольских
событий. Они встретили меня с большой теплотой. Генерал Потапов сказал, что,
насколько ему известно, меня вызывают в Москву и, видимо, назначат командующим
армией. За обедом вспомнили
Халхин-Гол. М. И. Потапов командовал тогда Южной группой, Никишев был членом
Военного совета 1-й армейской группы, а я — командиром 24-го мотострелкового
полка 36-й мотострелковой дивизии, входившей в состав Центральной группы. — Удачно мы провели
тогда удары по флангам, — заметил генерал Потапов и, вздохнув, добавил: — Сейчас
пока так не получается. — Ничего, придет время,
и опыт Халхин-Гола нам пригодится, — уверенно сказал Никишев. — Конечно, — согласился
Потапов, — но теперь нажимают на наши фланги фашисты. — Почему, Михаил
Иванович, вы не настоите на том, чтобы отвести армию на рубеж Сум? — спросил я.
— Ведь над армией висит угроза окружения. Части сильно измотаны и обескровлены.
Если противник ударит с севера во фланг, трудно придется. — Все это верно, —
ответил Потапов. — Я и сам понимаю. Докладывал свои соображения штабу фронта,
но никакого конкретного ответа не получил. На прощание дивизионный
комиссар Никишев сказал, крепко пожимая мне руку: — Желаю вам успеха,
Иван Иванович. Надеюсь, что на новом месте службы не забудете о традициях нашей
пятой армии и Халхин-Гола, где вы получили звание Героя Советского Союза. Больше я с Никишевым не
встречался. В боях восточнее Киева этот умный, обаятельный политработник погиб,
как герой, находясь в боевых порядках стрелковой дивизии. Командующего
Юго-Западным фронтом генерал-полковника Н. П. Кирпоноса я знал мало. Слышал
только, что он был когда-то начальником училища в Казани, потом отличился в
боях с белофиннами, получил звание Героя Советского Союза. Моя встреча с ним в
штабе фронта в Прилуках была очень короткой. Когда я на своей
потрепанной, разрисованной желто-коричневыми полосами машине приехал в штаб
фронта и доложил командующему о прибытии, он кивнул головой: — Знаю, знаю. Вам
надлежит убыть в Москву. Получите новое назначение. Самолетом лететь не
рекомендую, опасно. Поезжайте лучше машиной. На этом наш разговор
закончился. — Простите, я сейчас
очень занят. Обо всем подробно договоритесь с начальником штаба, — сказал
командующий, отпуская меня и снова углубляясь в чтение бумаг. Начальник штаба фронта
генерал-лейтенант М. А. Пуркаев обстоятельно расспросил меня о боях под
Черниговом, о положении частей корпуса, а потом посоветовал: — Зайдите в пошивочную
мастерскую и подберите себе генеральскую форму, а то неудобно являться в Москву
в таком виде. Действительно, вид у
меня был довольно неказистый. 12 августа мне присвоили звание генерал-майора,
но генеральскую форму я еще не получил. По правде сказать, не очень-то и
заботился об этом — не до того было. Ограничился тем, что прикрепил к петлицам
генеральские звезды да заменил нарукавные нашивки. В мастерской при штабе
фронта мне подобрали готовую полевую генеральскую форму, так что в столицу я
смог отправиться одетым как положено. В Москве прибыл к
заместителю начальника Генерального штаба генерал-майору А. М. Василевскому
(ныне Маршал Советского Союза). — Здравствуйте, товарищ
Федюнинский, — сказал он, — признаться, не ждал вас видеть живым и здоровым.
Нам сообщили, что командир пятнадцатого стрелкового корпуса погиб, и я уже
докладывал об этом Верховному Главнокомандующему. Когда выяснили, в чем
дело, оказалось, что в Ставку правильно сообщили о гибели командира 15-го
корпуса, но речь в донесении шла не обо мне, а о полковнике Бланке, который
после моего отъезда вступил в командование. Жаль было этого
энергичного и храброго офицера, проявившего так много воли и мужества при
выводе из окружения полков 87-й стрелковой дивизии. Полковник Бланк был смелым
командиром, стремился лично присутствовать в самых опасных местах. Он и погиб,
идя в контратаку с винтовкой, как рядовой солдат. Генерал Василевский
подтвердил, что меня назначили командующим 32-й армией, которая входила в
состав Резервного фронта. Я выехал в штаб армии,
находившийся в лесу западнее Вязьмы. Меня встретил начальник
штаба армии полковник И. А. Кузовков. После первых бесед с ним я убедился, что
дело свое он хорошо знает. «Сработаемся, — с удовлетворением отметил я про
себя. — По всему видно: человек вдумчивый, деловой и толковый». Но работать с ним мне
не пришлось. 32-я армия находилась
во втором эшелоне. В первом эшелоне на нашем направлении оборонялась 16-я армия
Западного фронта, которой командовал в то время генерал К. К. Рокоссовский. Я
решил побывать у него. До штаба 16-й армии
добрался поздно ночью, но генерал Рокоссовский еще работал в своем штабном
автобусе. Мы вспомнили с ним нашу последнюю встречу в Ковеле накануне войны.
Потом К. К. Рокоссовский начал знакомить меня с обстановкой. Беседу прервал
дежурный, который доложил, что на мое имя получена телеграмма. Меня опять
срочно вызывали в Ставку. Не заезжая в штаб 32-й
армии, я поспешил в Москву. Принявший меня генерал
Василевский сказал: | |
Просмотров: 1507 | |
Всего комментариев: 0 | |